У тебя совсем другой голос, другие движения и немного не та улыбка. Я хотел понять, в чем отличие, но теперь все равно... Я спрашиваю, ты отвечаешь.. все лаконично.
Я протягиваю тебе то, что показалось мне простым и логичным. Настолько, что ты в ответ протягиваешь мне ровно то же самое. Либо судьба смеется надо мной, либо это мое действие было выверено до атома (или из чего там состоит мир?).
Уже не имеет значения. Механизм, мой, внутренний, действует как часы.
И уже не я - Иниар улыбается простой чуть грустной, если присмотреться, улыбкой.
- Наверное, увидимся. Думая, что скорее всего - чертассдва.
- Удачи тебе.
- И тебе.
Если бы ненаследный принц мог произвести на свет хоть каплю магии и не опасаться за неприятные последствия - с кончиков его пальцев сорвалась бы темно-синяя бабочка. И сгорела бы на лету.
Тэн только молча бредет в приемные покои. Он снова легок в общении, шутит, с его лица не уходит спасительная улыбка.
Это с Романом, говоря о сестре Иниара, он предельно спокоен и серьезен. Она мертва. Ему жаль. Может, от того, что он - Иниар?
Штука вся в том, что в отличие от сына Дара, брат Ярэла наслаждается тем, что у него "есть ноги", получает огромное удовольствие от того, что они есть у других и ловит невыразимый кайф просто от самого факта "существования ног". Он пропитан жизнью. Вероятно, как Роман - магией, Лиз - идеями о драконах, а Раэллар - кто знает? - идеей о спасении и заботе над кем-то...
Но я не могу пускать бабочек, не могу их сейчас даже вообразить. Крыло, ножки, усики... все отдельно. Как в сознании - смерть сестры, Тамиар, отец-Роман-Анэт-родственники-знакомые... Как, скажите на милость, сложить из этого бабочку? А заставить летать?
И остается только, уходя в сон, молиться - пусть мир, в котором мы живем параллельные жизни, расскажет что-нибудь о брате, пусть даст еще одну крохотную возможность с ним поговорить, рассказать ему все, уткнуться в него носом, выразительно затягивая бессмысленное молчание, пусть позволит еще одну небольшую иллюзию.

Нить, нить, еще одна внутри. Кто-то (я сам?) резко дергает за них, пытаясь извлечь причудливую мелодию. Выходит не очень. Отвратителтьно, с точки зрения таэ. И в испуге, что она разбудит какое-нибудь особо страшное чудовище... такое, как из детских кошмаров, я рву пальцами нити, и они звенят, оглушая, сводя с ума. А отца рядом нет, чтобы разбудить и сказать, что это был кошмар... просто очередной несущественный ужас.

Течет время, в один день вмещая неимоверное множество строк. Кажется, я начал отмерять события количеством слов в моем "литературном труде". Извинения Романа займут два средних абзаца, рассказ про Совет по словам очевидцев - три коротких, а разговору с Тамиаром я отдам один большой и, вероятно, полный троеточий.
Где-то тут будет строка про девушку, с которой довелось столкнуться в библиотеке, про ее записку, про необходиость с ней все-таки поговорить. Мелкие росчерки на желтоватом листе.
Но потом история собьется. Потеряв контроль и рассеяв мысли, я не смогу передать всего ужаса, творящегося даже не у меня в голове, а где-то внутри. Цепляясь за крайности - поединок с Романом на нетренеровочном оружии, цепляясь за безумие - нарушая обещание не применять магию, цепляясь за возможность - вырватся в город, и не получая ее, я творю безмятежный хаос в своем сознании. Понимая, что окончательно заблудился в сочетании собственных имен, фраз, поступков, помыслов и желаний. Хотя, с желаниями, как раз, все проще.
Но тут был Анэт.
Как приятно и легко встают на место простые истины под успокаивающий голос дяди. Хотя, я забегаю вперед. Это потом он покажется успокаивающим, а вначале - одно только его появление в гостевых комнатах заставит меня мгновенно протрезветь и преобрести лицом цвет болотных растений. Как я ему признался, меня все еще ужасно пугает перспектива встретить его (или отца) взгляд, полный укора и сомнения. Я был готов защищаться и парировать любые укоры, а он, как всегда - неожиданно, мягко расставил необходимые запятые во всех абзацах, не забыв упомянуть о междометиях и восклицаниях. Словно игрушки в комнате ребенка, научая его ставить их на место. Знает ли он, что я ему благодарен? Очень надеюсь, что да, включая степень, ведь она превосходна... или превосходяща? В общем, еще немного в том же настрое, и я перестану зажмуривать глаза, ожидая его появления.
Кстати, о восклицаниях. читать дальшеИ этого я себе позволю немного. Как-то, сидя у себя и сочиняя очередную веху своего "эпохального исторического труда", я наткнулся на слово "люблю" - это было где-то возле Яра, и не смог его написать. Я исцарапал лист и порвал бумагу. Я в секунду возненавидел свои пальцы за то, что они противятся простому безотчетному действию. И победил, кажется, только тогда, когда воздвиг четкие формулировки, задал рамки и направления. Завуалировал? Возможно. Анэт, может, думает обо мне проще, чем я объясняю, может, сложнее, чем я сам о себе думаю, но факт, отчаяно скрываемый мной от всех, и самого себя прежде всего, прост - последней каплей всего моего бардака и кошмара было то, что я хочу любить, люблю и невероятно, кошмарно боюсь этого.
Вот он - мой абзац и троеточия в нем... У тебя совсем иной голос и немного другая улыбка... Мне чудовищно неприятно сознаваться в страхе перед тем, что ты снова скажешь нечто подобное твоему "Нехорошо бить маленьких", усмехнешься так знакомо и так, что не дотянуться, как ни кричи во сне. После тех снов я не чувствую себя маленьким. Иногда только - очень уязвимым. Боюсь, что все-таки расскажешь про Шиоко... что скучаешь без нее, и это ее, а не меня тебе так необходимо накрыть плащем, за которым я так некстати пришел... Я мог бы напридумывать или извлечь изнутри еще кучу разнообразных кошмаров и страхов - по части фантазии мне нет здесь равных, но зачем?... Как сложно выразить улыбку на письме... Несколько страниц назад я загадал желание - в самой дальней и глубокой точке себя. Я просил саму судьбу помочь нам встретиться. И благодарен уже за то, что могу уснуть у тебя на плече. Нет смысла бояться грядущего... я у тебя есть, пока тебе это нужно.